Два года назад Москву захлестнули медицинские митинги. Врачи протестовали против оптимизации здравоохранения.
Одним из самых заметных лиц этого движения стала Ольга Демичева – врач-эндокринолог, возглавившая союз врачей и пациентов, выступивших за сохранение 11-й ГКБ, которая на тот момент фактически единственная в столице выполняла функции центра паллиативной медицины, оказывая помощь безнадежным больным. Казалось, больницу отстояли. Власти объявили об этом публично. О том, почему пришлось продолжать борьбу и каково быть в России не только врачом, но и человеком, Ольга Демичева поговорила с корреспондентом «МН».
– «Медицинские бунты» стали одним из самых громких событий 2014 года. Однако с тех пор вроде бы все утихло. Значит, стало лучше?
– Увы, нет. На самом деле остановить митингами намеченный развал московского здравоохранения, к сожалению, не удалось. Об этом говорит картина, которую видим сегодня. Вот просто факты.
63-я больница, которую еще в 2012 году отдали по концессионному соглашению Европейскому медицинскому центру с обещанием, что завезут туда высокотехнологичное оборудование и всех жителей района возьмут по ОМС к себе на обслуживание, стоит в развалинах и не работает.
Уничтожены и многие другие больницы, например 59-я, в которой было одно из лучших в Москве травматологических отделений, где старикам бесплатно оперировали переломы шейки бедра, протезировали суставы. Центра рассеянного склероза, который был в 11-й ГКБ, тоже не стало. Его «раскидали» по пяти разным больницам, а фактически расформировали.
Как подменили клинику
– Подождите, но ведь было официально объявлено, что больница будет жить. Она официально стала Центром паллиативной медицины!
– Тут надо понимать, за что мы боролись и чем на самом деле до реформы была наша больница. Уникальную структуру клиники паллиативной медицины придумал еще в 90-е годы прошлого века наш замечательный главврач и учитель Леонид Израилевич Бененсон. Его идея опередила время лет на 10-15.
Тогда даже в развитых странах о паллиативной помощи говорили только применительно к неизлечимым онкологическим больным. О том, что в паллиативной помощи нуждаются и другие тяжелые больные, страдающие неизлечимыми хроническими заболеваниями с неблагоприятным прогнозом, Бененсон заговорил одним из первых.
Именно по его замыслу в нашей 11-й клинической больнице появилось первое в России отделение паллиативной помощи онкологическим больным. Одновременно у нас был создан Центр рассеянного склероза для тяжелых неврологических пациентов, Центр ХОБЛ для пациентов с дыхательной недостаточностью, наша кардиология специализировалась на лечении пациентов с тяжелой хронической сердечной недостаточностью и на реабилитации больных после операций на сердце. Идея была в том, чтобы в одном медицинском учреждении сконцентрировать все отделения для самых тяжелых больных.
По сути, все эти годы мы и были тем самым Центром паллиативной помощи. Но понятие Центра паллиативной медицины впервые было введено лишь в 2012 году приказом Минздрава. А в 2013 году нас реформировали, лишив собственного имени, самостоятельного статуса и превратив в филиал 24-й больницы, расположенной в другом округе Москвы.
К кому мы только ни обращались с предложением создать паллиативный центр: и в Минздрав, и в департамент здравоохранения, и в мэрию Москвы. Вместо центра получили уведомления об увольнении. Потом были митинги, лживые обещания, увольнения, потери. И в конечном итоге – да, все-таки открытие первого в России Центра паллиативной медицины. Но совсем не того, за который боролись мы.
Хосписы выгоднее?
– А в чем различия?
– Они огромны. На сегодняшний день из сотрудников бывшего коллектива 11-й больницы осталось около 10 человек. Кого-то сократили, кто-то ушел сам. Структуру разрушили, реабилитацию уничтожили, кафедры перетасовали, специалистов-руководителей разогнали. А вместо них в 2015-м прислали новое руководство. И оно руководило центром вплоть до мая 2016 года.
То есть появился статус, но взамен было выхолощено все содержание. Надежда забрезжила только в мае 2016 года, когда руководителем центра была назначена Анна Константиновна Федермессер – знаменитый общественный деятель и действительно лучший специалист по паллиативной помощи в России.
Она, по моему убеждению, могла бы выстроить всю систему паллиативной помощи России. Но Анна Константиновна по образованию не врач. Именно поэтому рядом с ней обязательно должны быть сильные врачи, единомышленники. Как я уже говорила, многие мои коллеги ушли из центра в процессе его реорганизации. Их профессионализма очень не хватает сегодня.
Появятся ли в России новые центры паллиативной медицины – большой вопрос. Выгоднее открывать хосписы и койки сестринского ухода: вложений меньше и больные умирают быстрее – от присоединившейся инфекции, от декомпенсации диабета, от тромбозов…
Врач нужнее волонтёров
– Чем различаются паллиативная медицина и паллиативная помощь?
– Многим. Паллиативная помощь по большому счету – это облегчение страданий неизлечимо больного человека и его близких, милосердное и бережное сопровождение до самой смерти.
Паллиативная медицина – одна из составляющих паллиативной помощи. Это комплекс лечебных мероприятий, устраняющих проявления тяжелой болезни, снимающих мучительные симптомы заболеваний, повышающих качество жизни и даже в ряде случаев продлевающих качественную жизнь неизлечимых больных.
У нас была пациентка с редким заболеванием, которое называется злокачественная инсулинома. Пациентка ежедневно испытывала мучительные симптомы падения сахара в крови и могла погибнуть в любой момент. Нам удалось подобрать такой режим лечения, при котором больная прожила еще год, находилась в ясном сознании, была активна, общалась с родственниками, гуляла, читала, не испытывала тяжелых симптомов болезни. На фоне прогрессирования заболевания она недавно угасла, без страданий.
Важно понимать, что все это было бы невозможно без врачей. И ни с этой, ни с другими не менее сложными ситуациями не справятся и не совершат этого чуда ни медсестры, ни волонтеры, ни лучшие социальные работники. А лучших врачей в этой области мы сегодня стремительно теряем. Тех, кто умеет подобрать лечение, качественно облегчить страдания, лечить хроническую сердечную, дыхательную, печеночную и почечную недостаточность, оценивать и контролировать тяжелые симптомы, сочетать обезболивающие препараты. Ведь обезболивание – это целая наука.
Выезжая с патронажными бригадами из Центра паллиативной медицины к тяжелым хроническим больным, многократно наблюдала печальную картину: обезболивающих лекарств дома полно, а люди мучаются от боли. Потому что не подобраны ни схема, ни доза, ни кратность введения, ни сочетание. В итоге боль сохраняется плюс побочные эффекты препаратов усугубляют и без того тяжелое состояние человека, усиливая страдания, сокращая жизнь.
Вместе с больными мучаются их родственники, которые не знают, чем помочь. Таких страдающих семей с каждым днем все больше. Население стареет, количество тяжелых хронических больных увеличивается. Потребность в паллиативной помощи возрастает, а системы, гарантирующей эту помощь каждому нуждающемуся, как не было, так и нет.
88% умирают в муках
– А ведь паллиативных больных много. По данным Минздрава, около 300 тысяч человек в России ежегодно нуждаются в паллиативной помощи.
– Да, их много. Я регулярно вижу это, когда бываю в домах паллиативных больных. Вижу стареньких супругов, один из которых из последних сил опекает другого, тяжело больного, умирающего. Вижу растерянных, обессиленных и не знающих чем помочь родственников. Вижу порой страшные вещи, когда от безнадежного больного отказываются его близкие и он, беспомощный, гниет заживо у себя дома. Всего этого быть не должно!
Только 12% из всех умирающих людей умирают легко. Остальные – в муках. Это значит, что любой из живущих с высокой долей вероятности попадет в те страшные 88%. Для наших чиновников рассуждения о морали не аргументы: на милосердие у государства денег нет.
Автор: Марина Алексеева