Главная задача популяризатора науки — объяснять сложное простым языком, причем так, чтобы это захватывало и удивляло. В идеале для этого автор сам должен быть ученым — не только «для авторитета», но и ради профессионального навыка обращения с информацией, умения отличать шум от научно значимых данных.
Об этом, а также о прикладной психологии, речевом развитии детей и когнитивных способностях животных мы поговорили с популяризатором науки, профессором психологии Ливерпульского университета Беном Амбриджем. Профессор Амбридж также выступит 20 мая в Москве на фестивале «Политех», где будет говорить о своей книге «Умнее ли ты шимпанзе?», недавно вышедшей в переводе на русский язык.
В книжных магазинах на полках с книгами по психологии чаще всего можно найти сочинения, посвященные самоанализу и саморазвитию или же отношениям с другими людьми. Из-за этого современный взгляд на психологию стал достаточно упрощенным. Почему так происходит?
Мне кажется, интерперсональная и личностная психология стали мейнстримом не случайно. Это в природе человека — мы существа глубоко социальные. По этой причине наш успех в жизни (на работе, в семье, в обществе) во многом зависит от отношений с другими людьми. Именно поэтому изучение взаимоотношений — тема достаточно популярная. Думаю, что и самоанализ популярен по той же причине: мы хотим лучше разбираться в себе самих, чтобы знать наверняка, что о нас думают другие.
Психология тем временем развивается, превращаясь в междисциплинарную науку. Как вы думаете, что современная психологи может рассказать о человеке такого, чего другие науки не могут?
Непростой вопрос, ведь психология, как вы и сказали, — область междисциплинарная. Поэтому разные ее ответвления нацелены на разные результаты. Но мне кажется, самое главное достоинство психологии — это ее способность отвечать на вопросы, традиционно задаваемые в рамках гуманитарных дисциплин, с помощью естественнонаучных методов. Почему люди влюбляются? Что такое сознание? Почему люди такие разные? Ни один подход по отдельности — ни чисто гуманитарный, ни естественнонаучный — на эти вопросы не ответят. Литературоведы могут сколько угодно рассуждать о любви и личности, но конкретики в их словах будет мало. Физики и химики расскажут о молекулярных и химических процессах, но их подход будет чересчур детализирован. А психология помогает связать все это вместе.
Способна ли научно-популярная литература в целом, и психологическая в частности, формировать научную картину мира у читателей?
Есть такое известное высказывание, его еще называют «законом Старджона»: «Девяносто процентов чего угодно — ерунда». С исторической точки зрения, эти слова как нельзя лучше описывают научно-популярное знание, особенно по психологии. Популярные книги строятся либо вокруг какой-то увлекательной идеи, либо вокруг того, во что люди очень хотят верить. Но за этим обычно нет никакой научной базы. Но есть и более молодая традиция, тон в ней задают Ричард Докинз и, если говорить о самых последних работах, Бен Голдакр. В его книге «Обман в науке» прямо говорится, что популяризация должна развенчивать мифы, а не создавать их. Именно к этом стремлюсь и я в своих книгах и выступлениях.
Может ли научно-популярное знание подтолкнуть человека к самостоятельным занятиям наукой или его главная цель — расширять кругозор?
Я полагаю, что популярное знание способно привлечь людей к науке, но на практике речь идет лишь о крохотной части аудитории. Поэтому намного важнее влияние, оказываемое на широкую публику. Расширять кругозор читателей или слушателей — это отлично, но намного полезнее (эту идею я тоже почерпнул из книг вроде «Обмана науки») повышать уровень научной грамотности в целом. Они должны понимать, каким утверждениям можно доверять, а к каким относиться как к мифам, задача которых — повысить продажи определенных товаров или продвинуть определенные идеи.
Не считаете ли вы, что популяризация обесценивает науку и научные исследования?
Не думаю, что обесценивание науки — это такая уж большая опасность. Даже если бы популяризация заставила людей думать о том, что исследования — это легко и просто, они бы очень быстро узнали правду, поступив в аспирантуру. Думаю, что главные опасности популяризации — это, во-первых, то, что ею очень часто пытаются заниматься обычные журналисты: не ученые и не научные журналисты — люди со специальной подготовкой. Очень часто они все неправильно понимают и даже умудряются делать выводы, абсолютно противоречащие тому, о чем на самом деле говорится в исследовании. Хочу отметить, что я в своих книгах таких ошибок не совершаю. Кстати, «Обман в науке» эту проблему тоже хорошо объясняет.
Есть и другая проблема: многие считают, что любая «хорошая» наука должна быть популяризована. Настоящая хорошая наука — включая все самые крупные открытия в науке и технологиях — медленная, постепенная, кропотливая и порой не имеет никакого реального практического применения: на конференции TED о ней, например, не скажут. Будет очень обидно, если такие исследования не будут получать финансирования, уступая «популярной» науке.
Ваша книга «Умнее ли ты шимпанзе?» посвящена сходству когнитивных способностей человека и разных животных. Ее можно назвать настольной научно-популярной книгой эволюционной когнитивистики, а сама она полностью состоит из результатов научных работ. Какое из описанных открытий удивило вас больше всего?
Мои любимые исследования на эту тему — те, в которых качества и способности, ранее приписываемые только людям, обнаруживаются и у животных. Например, способность распознавать чужие лица, проявлять эмоции, решать математические задачки или музицировать. Если выбирать только одну работу, то я, пожалуй, остановлюсь на исследовании, в ходе которого ученым удалось развить сексуальный фетишизм у перепелок. С одной стороны это звучит достаточно дико, но с другой — может быть интересно в рамках изучения подобных аспектов поведения у людей.
Речь идет об исследовании, опубликованном в 2006 году в The Journal of Comparative Psychology. Его авторам, турецкому психологу Хакану Четинкаю (Hakan Çetinkaya) и его коллеге-американцу Майклу Домьяну (Michael Domjan) удалось использовать в качестве фетиша у самцов японского перепела (Coturnix japonica) кусок махровой ткани. Для этого ученые показывали птицам готовых к спариванию самок вместе с тканью. Через какое-то время самцы охотно принялись вступать в половой контакт с этой тканью.
Основная область вашей научной деятельности — речевое развитие детей, в основном — синтаксис и морфология. Как бы вы определили ваши главные открытия в этой области за последние десять лет?
В настоящее время я пишу большой обзор исследований, посвященных речевому развитию: в нем я соберу все свои результаты и немного чужих. Эти исследования позволили мне сделать удивительный вывод, с которым мало кто из моих коллег готов согласится. Он заключается в том, что как таковых «правил» в языке нет: мы собираем и храним в памяти мельчайшие речевые единицы, которые слышим вокруг себя (хотя многое, конечно, забываем), а когда говорим, достаем их из памяти и комбинируем друг с другом. Я как-то писал об этом для Wired.
Какими, по-вашему, должны быть следующие шаги в исследовании эволюции познания у животных? Чем бы вы сами хотели заняться?
Как вы знаете, моя научная деятельность посвящена речевому развитию детей, и поэтому больше всего мне интересны исследования языковых различий между людьми и животными. Некоторые животные умеют «говорить», например попугаи, некоторые даже понимают инверсию, когда смысл сказанного меняется в зависимости от порядка слов, — те же попугаи, дельфины и, возможно, шимпанзе. Чем это отличается от способностей человека? Одно из главных предположений гласит, что животные не понимают важности незаинтересованного сотрудничества, которое играет важную роль в развитии языка. С этим согласны не все, поэтому мне хотелось бы узнать об этом больше.
Идею о том, что животные не способны к незаинтересованному сотрудничеству с помощью языка, развивает американский психолог Майк Томаселло (Mike Tomasello). Она заключается в том, что животные, в отличие от людей, используют коммуникацию строго для индивидуальной выгоды. Люди, например, могут передать собеседнику информацию, которая полезна только для него («Вот, смотри, я нашел твою книгу»). Животным идея о том, что что-то можно делать исключительно для пользы кого-то другого, непонятна. Соответственно, средства коммуникации соответствующего типа у них совершенно не развиты, а значит, не развита вся сфера абстрактного мышления, которая лежит за пределами примитивных требований «Дай!» и «Отойди!»
Несмотря на то, что это одна научная область, темы ваших исследований все же далеки от тех, которым посвящены ваши популярные книги. Тем не менее, профессия ученого как-то помогает вам писать книги для широкого читателя?
Я практически не прибегал к результатам собственных исследований; почти все, о чем говорится в двух моих книгах, я узнал из научной литературы. И навыки профессионального ученого, которые я применил при работе над научно-популярными книгами, носили очень практический характер. У меня богатый опыт поиска необходимых статей в Google Scholar, я умею за минуты просматривать их и выбирать самое интересное, знаю, как применять статистический анализ. Наконец, я легко распознаю случаи, когда авторы пытаются манипулировать данными или делают необоснованные выводы.
Какие ваши дальнейшие планы? И в науке и в ее популяризации?
Сейчас я занят большим международным проектом, в рамках которого пытаюсь приспособить свои наработки по речевому развитию англоязычных детей для других языков: хинди, иврита, японского и киче — майяский язык, на котором говорят в Гватемале. Если мои предположения верны, то мы сильно приблизимся к пониманию того, как вообще дети учатся языку — не только английскому. Когда-нибудь я бы хотел поработать и с русским: я учил русский четыре года в школе и уже проводил исследования на материале польского языка. Так что если это интервью читает кто-то, кто занимается речевым развитием русскоговорящих детей, то смело обращайтесь!
Что же касается популяризации, то мне хотелось бы — пусть это пока лишь абстрактная идея — качнуться в другую сторону от точки, которую можно обозначить как «вы не умнее шимпанзе», и посмотреть, в чем мы, люди, по-настоящему совершенны. Популярная психология наших дней во многом посвящена описанию ошибок нашего мышления, предвзятых мнений — и это все правда, но правда и в том, что это лишь часть картины. Как утверждает в своей недавней книге другой исследователь речевого развития, Стивен Пинкер, сегодня беднейшие люди на Земле ведут образ жизни, которому еще несколько веков назад позавидовал бы и богач. Я хотел бы рассказать об этих достижениях — и восславить их как достижения человеческого рода.
Беседовала Елизвета Ивтушок