В конце ноября стало известно, что у китайцев родились первые генетически модифицированные младенцы. Мировая научная общественность прямо-таки зашлась в эмоциональном пароксизме: мол, ну нельзя же так сразу, а поговорить?
Надо признать, что в тот момент и мы поддались общему безумию, написав заметку о том, почему этот китайский прорыв может означать конец науки — такой, какой мы ее знаем и любим.
Однако стадия гнева ожидаемым образом — пройдя через торг и депрессию — эволюционировала в принятие. Пришла пора написать еще одну заметку (на этот раз не заполошную, а горько-умудренную, как все мы любим), чтобы ответить на следующий неизбежный вопрос: скоро ли генно-модифицированных детей будут лепить на конвейере и, главным образом, когда и как это произойдет в нашем отечестве.
Два источника, две составные части
Процедура, к которой прибегли китайцы, состояла из двух элементов. Во-первых, в изолированные яйцеклетки ввели отцовские сперматозоиды. Во-вторых, вместе со сперматозоидами туда же добавили молекулярную машинку для редактирования генов. Есть и необязательное «в-третьих»: из растущих зародышей были взяты клетки для того, чтобы расшифровать геномы, убедиться, что метод сработал, и выбрать те эмбрионы, которые наиболее достойны через 9 месяцев превратиться в людей.
Первый (а также необязательный третий) компоненты — услуга, предоставляемая тысячами клиник экстракорпорального оплодотворения. Эта техника, за вычетом генетического анализа, существует с 1960-х, а в последнее десятилетие довольно стремительно развивается.
Второй компонент — редактирование генов методом CRISPR-cas9 — не может похвастаться такой долгой историей. Зато он исключительно прост и доступен даже студенту-старшекурснику, если он не совсем растяпа. Все необходимое для редактирования можно купить в готовом виде, и это совсем не так дорого, как вы могли бы подумать. Стоимость процедуры ЭКО выражается четырехзначной суммой долларов, а молекулярно-биологические затраты (если у вас уже есть какая-никакая лаборатория), возможно, всего лишь трехзначной.
Что ж, в России есть клиники ЭКО, и немало. Есть и молекулярные биологи, занимающиеся CRISPR или хотя бы использующие этот метод в исследованиях. Остается только спросить у них, что они об этом думают и готовы ли к новой эре, которую открыли человечеству китайские близнецы Лулу и Нана.
Производство детей
Почти сразу после обнародования китайской сенсации директору клиники «АльтраВита» Сергею Яковенко позвонили. Это были его знакомые молекулярные биологи, чьи имена мы разглашать не намерены. Они проинформировали Сергея, что вполне готовы поучаствовать в чем-то подобном тому, что сделали китайцы. Не обращались ли в клинику пациенты, желающие стать родителями первых в России генно-модифицированных детей?
«Моя реакция была такая: пока не обращались, как обратятся — позвоним», — говорит Сергей. Надо сказать, что в настоящее время подобная процедура ни в чем не нарушает российские законы. В России разрешено даже то, что вообще-то под запретом во многих европейских странах. В Великобритании, к примеру, при отборе эмбриона после ЭКО разрешается учитывать только наличие патогенных мутаций — у родителей просто нет доступа к информации о генах цвета глаз или, скажем, совокупности аллелей, влияющих на рост или IQ. Почти нигде в мире не разрешено сообщать родителям о поле эмбриона; в России такое правило введено лишь совсем недавно, но и его совсем несложно обойти, запросив информацию о патогенных аллелях, сцепленных с полом.
Таким образом, русские родители вправе выбирать эмбриона для имплантации по любым параметрам, на основании самых полных данных анализа генома. У русского эмбриона нет прав: он не личность, а собственность родителей.
Как происходит ЭКО? Женщине делают «контролируемую овариальную стимуляцию», чтобы вместо одной обычной яйцеклетки созрели сразу 15–20. Перед самой овуляцией содержимое фолликулов собирают через проколы в боковых сводах влагалища, под легким непродолжительным обезболивающим. После дозревания яйцеклеток происходит оплодотворение спермой мужа, которую он перед этим, разумеется, должен сдать (в клинике Сергея Яковенко под это дело приспособлены уютные кабинки с мягким светом и романтическими постерами на стенах). Тут и возникает возможность провести редактирование генов.
Оплодотворенная яйцеклетка растет и делится в термостате пять дней — примерно столько, сколько в естественных условиях она движется по трубам в матку. К этому моменту из 15–20 ооцитов жизнеспособными остается 5–6. Теперь их можно или переносить в матку, или проводить все необходимые генетические анализы и отобрать на их основе такого будущего ребенка, которого родители будут считать для себя идеальным. Стоимость процедуры — около двухсот тысяч рублей, и вряд ли процедура редактирования очень сильно ее удорожит.
Русский криспер
Технологию редактирования генов в России традиционно представляет Константин Северинов, профессор Сколтеха и глава сколковского кластера наук о жизни. Это не потому, что Константину чем-то мила функция главного пиарщика CRISPR: просто если не он, то кто. Ситуацию с редактированием генов в нашем отечестве Северинов проиллюстрировал для нас следующим примером: зайдите в базу научных публикаций Pubmed и сделайте три запроса. CRISPR — 11 тысяч публикаций. Из них CRISPR China — две с половиной тысячи. CRISPR Russia — сто семь статей, почти половина из них опубликована сотрудниками лаборатории Северинова, а большинство остальных отечественных статей по теме Константин охарактеризовал как «рябь по воде».
У Константина мы спросили, как он относится к спорному китайскому эксперименту, беспокоит ли его этический аспект. Вот его ответ:
«Я отношусь к этому как к неизбежности. То, что кто-то это должен был сделать, совершенно очевидно. Очевидно и то, что первый, кто это сделает, получит шишки — по этическим соображениям. Всегда будут научные, околонаучные и ненаучные соображения, которые позволят усомниться в правомочности постановки эксперимента по получению генномодифицированных людей».
«Такая ситуация по-английски называется limbo: чтобы показать, что технология безопасна, нужно применить ее на человеке и так или иначе получить «крисперных» людей. Нужно, чтобы эти люди родились и дожили до половозрелого состояния, чтобы у них родились дети, нужно проследить судьбы этих детей, и т. п. Очевидно, что сделать это «по хорошему», как надо, методологически невозможно. Первые опыты всегда будут связаны с риском. Другой вопрос — стоило ли делать именно тот опыт, который был сделан. Не лучше ли было лечить реальное генетическое заболевание, как в тех опытах, которые делал Миталипов».
Шухрат Миталипов, наш бывший соотечественник и профессор Орегонского университета, еще полтора года назад опубликовал в Nature статью, в которой сообщил об успешном редактировании человеческого эмбриона. Правда, корректировал он не восприимчивость к ВИЧ-инфекции, как китайцы, а вполне реальную наследственную болезнь, сердечную миопатию. В этих опытах уже было все, кроме последнего этапа — имплантации эмбриона в матку и рождения ребенка. «Это относительно несложно, если знаешь, что делаешь», — считает Константин Северинов.
Отчего именно эксперимент с китайскими близнецами так переполошил общественность? Нет ли тут латентных предрассудков по поводу этической незрелости азиатской расы? «Это не расизм, а скорее просто зависть, — считает Константин. — Китай, в отличие от России, в научном плане стремительно поднялся. Если вы откроете любой номер Science или Nature, — они наполовину состоят из статей настоящих китайцев из Китая. Они действительно пробили стеклянный потолок. Конечно же, многим обидно. С другой стороны, отсутствие некоторых законодательных норм тоже дает им некое преимущество — с точки зрения западных ученых, нечестное. От этого тоже возникает обида».
Не нанесет ли скороспелое редактирование людей ущерб всему научному направлению? Вот мнение Северинова: «Это дурацкое соображение. Если так рассуждать, надо вообще ничего не делать, потому что это может навредить каким-нибудь грантоежкам*. Кто-то должен был это сделать. Неважно даже, правилен ли представленный результат: главное — что пройден некий барьер. Редактирование человека стало частью дискурса. Конечно же, люди будут это делать в ближайшем будущем, это неизбежно».
Кто будет это делать?
Итак, технически все готово: хоть Россия и не Китай, но эти 107 научных статей кто-то все же написал, а значит, редактировать гены русские генетики кое-как умеют. Очевидно, Сергею Яковенко остается только ждать, когда в его клинику придет первый безумец с мешком денег и потребует сделать ему голубоглазую дочь-блондинку с помощью донорской яйцеклетки и суррогатной матери. Что в этом случае предпримет Сергей?
«Конечно, мы отправим его прямиком к психиатру, — без колебаний отвечает Яковенко. — Хотя никаких законов на этот счет в России пока нет, но у нас в клинике есть комитет по этике, мы будем обсуждать каждый случай. Для сложных случаев у нас есть несколько юристов: один защищает интересы отца, другой выступает на стороне матери, третий — будущего ребенка. Рассматриваем конкретную историю каждой пары, все показания и противопоказания. Да, мы ожидаем пациентов, которые будут предлагать нам большие деньги, чтобы что-то отредактировать, но каждый случай будет рассмотрен индивидуально».
Следующий вопрос: где же эти пациенты? Неужели никто не вдохновился примером анонимной китайской семьи, навеки вписавшей себя в историю эволюции человека? По мнению Яковенко, на данный момент типичный пациент ничего не понимает ни в редактировании генома, ни даже в более фундаментальных биологических концепциях. Пациенты задавали Сергею разные вопросы, в том числе и сакраментальное «Можно ли забеременеть от орального секса?» (корректный ответ: «Любое маловероятное событие с высокой вероятностью произойдет в достаточно большой серии попыток»).
Что касается этических коллизий, Яковенко приводит пример пациентки, у мужа которой не было обнаружено ни одного жизнеспособного спермия. Ей предложили воспользоваться донорской спермой. «Нет, ну это уже чересчур, — ответила дама. — Давайте так: возьмем половину донорской, а половину все-таки от моего мужа, уж какая есть».
Все эти забавные факты позволяют предположить, что широкая общественная дискуссия — не говоря уже о законодательных инициативах — по вопросам генетического редактирования эмбрионов в России, мягко говоря, преждевременна. Очевидно, еще какое-то время принимать решения придется Сергею Яковенко, его этическому комитету и тем биологам, с которыми он станет сотрудничать.
Какова его личная точка зрения на допустимость подобных практик?
— Моя точка зрения высказывается в последнюю очередь, после всех других точек зрения. Есть точка зрения пациентов: они, ничего не понимая в генетике, могут где-то услышать, что ребенка можно сделать идеальным, и начнут этого требовать. Если это вдобавок ко всему будет еще и дешево, это станет трендом. Есть точка зрения государства: если дети будут рождаться здоровыми, это хорошо для общества. С государственной точки зрения, это позволит снизить расходы на медицину. Наконец, существует биоэтика, я прочел о ней много книжек. У нее есть разные направления: католическая биоэтика не одобряет большинство наших процедур, православная биоэтика с ними вполне согласна. Как бы то ни было, мы ожидаем большого бума редактирования генов.
Готов ли кандидат наук Сергей Яковенко быть первым в этом деле и неизбежно принять на себя все шишки?
— Я готов быть первым. Я хочу вам сказать, что прогресс нельзя остановить. Если закон это не запрещает и этически это приемлемо, я буду это делать.
Автор: Алексей Алексенко