Синдром Аспергера, несмотря на то что он исключен из «официальных» диагнозов, вновь на слуху (спасибо, Грета). В массовой культуре он стал синонимом аутизма. Венский педиатр Ганс Аспергер одним из первых описал детей с этим заболеванием. Правда термин подобрал опасный — «аутистическая психопатия».
И дело не в стигматизации душевнобольных или неблагозвучном названии, а в реальной опасности для жизни маленьких пациентов. Ведь жил и работал Аспергер в Вене во время аншлюса Австрии, иными словами, во времена нацистской Австрии. Сразу оговоримся, что в статье не будет пепла труб концлагерей и ужасающих опытов над людьми. Это обыкновенная история о скромном враче университетской клиники, отце пятерых детей, который жил и работал соответственно духу ХХ века, когда в Европе свирепствовала евгеника. Тогда казалось, что человечество (наконец!) создало учение, которое поможет отделить зерна от плевел, здоровое от подлежащего уничтожению. Самый простой пример — это идея создать максимально здоровую человеческую расу, изолируя и уничтожая детей с наследственными заболеваниями.
Долгое время считалось, что господин Аспергер был гуманистом и, преисполнившись сочувствием к несчастным детям, стал чуть ли не медицинским Шиндлером. Но найденные архивы и пытливость Хервига Чеха (Herwig Czech) привели к неприятным и неожиданным результатам, которые опубликованы в журнале Molecular Autism.
В соответствии с Законом о профилактике наследственно больного потомства от июля 1933 года специально созданные наследственные суды могли предписывать стерилизацию, а позже и «эвтаназию» в случае одного из следующих диагнозов: врожденная слабость, шизофрения, маниакальный депрессивные расстройства, наследственная эпилепсия, хорея Гентингтона, наследственная глухота или слепота, тяжелые физические деформации и тяжелый алкоголизм. Эти действия были частью программы по созданию расы здоровых и душой и телом людей. Очевидно, что те десятки тысяч принудительно стерилизованных или убитых европейцев, были пациентами рядовых врачей. Медики выполняли законы своего времени, в которых четко предписывалось сообщать о своих «дефектных» пациентах специальных службам. А те в свою очередь формировали целые клиники для того, чтобы прицельно изучить каждого подопечного и вынести ему приговор — убийство, стерилизация или попытка лечения. Конечно, в Австрии в отличие от Германии врачи пользовались послаблениями и могли при желании не так усердно доносить о каждом подозрении на наследственный дефект. В печально известном венском отделении эвтаназии клиники «Ам Шпигельгрунд» за годы нацисткого режима в Австрии (1938-1945) было уничтожено около 800 детей. Смерть официально наступала в результате пневмонии, а реально — после укола фенола в околосердечную область, длительного приема барбитуратов или банального голода. Статистика Германии по количеству убитых, согласно этому же закону, несравнимо больше.
После падения фашистского режима большинство врачей, кроме отчаянных изуверов, избежало суда и вернулось к своей повседневной деятельности, предпочитая не вспоминать и не обсуждать методики недавнего прошлого ( кто старое помянет?). Многие из них, например, Генрих Гросс, до последнего избегали возмездия и даже умудрялись сделать блестящую карьеру. Так что Аспергеру в каком-то плане не повезло, в отличие от безымянных коллег. Ведь его биография могла бы быть совершенно незатейливой, и все, что он говорил на закате своей более чем успешной академической карьеры, не имело бы смысла разоблачать.
— Кем Вы работали, господин Аспергер, в захваченной нацистами Вене?
— Заведующим палатой лечебной педагогики (Heilpädagogische) в Детской клинике при Венском университете.
— Как вы относились, господин Аспергер, к своим маленьким пациентам с ментальными нарушениями, в частности, к описанным вами аутистичным психопатам?
— Защищал всеми правдами и неправдами от евгенической машины смерти, а именно — детского отделения эвтаназии венского Шпигельгрунда (Am Spiegelgrund).
— Как вы относились к стремлению нацистов очистить расу от обременяющих элементов?
— Я придерживался критического и дифференцированного отношения. Такого критического, что меня хотело арестовать Гестапо, но мой руководитель Гамбургер (к слову, ярый нацист) за меня поручился. Потому мне пришлось отправиться воевать на фронт, чтобы избежать дальнейших проблем.
…Примерно такими были бы ответы Аспергера на вопросы дотошных журналистов, если бы они взялись брать интервью после того, как в 1981 году он неожиданно стал «звездой» в изучении аутизма. Но, к счастью для себя, врач, не дожив год до всемирного признания, скончался. Уже после его смерти исследователи не без труда отыскивали новые архивные данные, проливающие свет на истинное положение вещей. Почему не без труда? Есть предположение, что Аспергер после падения нацисткого режима, Нюнбергского трибунала (в том числе и над нацистскими врачами), разоблачения политики расовой гигиены решил уничтожить компрометирующую его медицинскую документацию. На должности руководителя Детской клиники при Венском Университете, которую он занял после окончания Второй Мировой войны, это проворачивалось достаточно легко.
Посмотрите, как выглядел Аспергер в 34 года (1940 год). На заре его карьеры в Третьем Рейхе было крайне важным то, как ты выглядишь. Можно было не обладать приятной наружностью, главное — не быть похожим на еврея. А Ганс Аспергера не был. В лечебно-педагогическом отделении (Heilpädagogische), куда он пришел работать после окончания университета, многими ведущими специалистами отделения становились евреи, которых вскоре «смыло» волной антисемитизма за пределы Европы. Освободились престижные места начинающим специалистам (65% венских врачей классифицировали как евреев и лишили работы в соответствии с нацистким законодательством).
По этой причине карьера Аспергера резко пошла вверх, и вскоре он занял пост главы отделения. По иронии судьбы близкий друг Аспергера Георг Франк после бегства в США стал работать с Лео Каннером в больнице Хопкинса. Каннер, в свою очередь, в 1943 году первым напечатал статью о детском аутизме и приобрел всемирную известность, а о статье Аспергера 1938 года и его докторской диссертации 1943 года все забыли вплоть до публикаций 1981 года — как мы уже сказали, спустя год после его смерти. Так что вопрос, кто первый описал аутизм, остается открытым (напомним, что самая известная работа Аспергера опубликована в 1944 году, работа Каннера опубликована в 1943).
Сделаем небольшое отступление и поговорим об отделении Heilpädagogische. Основанное в 1911 году Эрвином Лазарем на заре евгеники, оно приобрело известность при директоре Клеменсе фон Пирке. Heilpädagogik черпал вдохновение из различных концепций, включая криминальную биологию Чезаре Ломброзо (учение о признаках для вычисления прирожденного преступника), конституциональные типы Эрнста Кречмера (соотношение внешнего вида и психического расстройства) и психоанализ Зигмунда Фрейда (в представлении не нуждается).
После самоубийства Пирке в 1929 году главным врачом Детской больницы при Венском Университете стал нацист Франц Гамбургер, который и назначил Аспергера главой Хейльпедагогик. Адаптация этого всемирно известного венского «бренда» к новому политическому порядку и его парадигме расовой гигиены способствовало то обстоятельство, что с 1930 года Гамбургер «очистил» его от воздействия таких факторов, как психоанализ, и установил преобладание чисто биологической парадигмы, основанной на важности унаследованных «конституционных» дефектов. Аспергер, который начал свою карьеру при Гамбургере, разделял многие из этих взглядов, включая несомненную и решительную оппозицию психоанализу:
«…Случай с 15-летней Эдит Х. иллюстрирует представления Аспергера о влиянии сексуального насилия на психику человека. Эдит была принята в отделение Heilpädagogik в апреле 1941 года, потому что она подверглась изнасилованию со стороны 40-летнего мужчины. В своем докладе Аспергер назвал ее «недостаточно развитой в отношении интеллекта и характера». Он выразил сожаление по поводу того, что ей не хватает «морального смысла», и не выразил никакого сожаления по поводу случившегося над ней насилия. Он рекомендовал поместить ее в Шпигельгрунд не только из-за ее «серьезной сексуальной порчи», но и из-за моральной опасности, которую она якобы представляла для своего окружения. Во время ее пребывания, по словам врача Хелен Джокл и директора Эрвина Йекелиуса, она была дружелюбной, достаточно умной, но также ленивой и чувствительной к критике. Они рекомендовали отправить ее в Терезиенфельд, исправительное учреждение для девочек…»
Идеи о «наследственных конституциях» как о корне большинства психических проблем, его предвзятость по отношению к жертвам сексуального и иного насилия, непоколебимая вера в пользу закрытых образовательных учреждений, частое злоупотребление своим авторитетом «гениального педагога» в течение своей карьеры, ригидность мышления в целом — все это повлияло на жизнь тысяч детей, которые часто подвергались стигматизации с ярлыком «конституционной неполноценности» на научно сомнительных основаниях и в послевоенный период.
В отделении у Аспергера проходил практику Эрвин Йекелиус (он упоминался выше), который вскоре занял пост главы программы детской эвтаназии при клинике «Ам Шпигельгрунд» на базе психиатрически больницы Штайнхоф в Вене. Конечно, официально оно не имело такого бесчеловечного названия, это было слишком даже для нацистов. Однако жителям Вены (врачам в том числе) были известны методы «лечения» ненужных государственной системе детей. Во время разгара так называемой кампании «Т4» (официальное название евгенической программы немецких национал-социалистов по стерилизации, а в дальнейшем и физическому уничтожению людей с психическими расстройствами, умственно отсталых и наследственно отягощенных больных) родственники пациентов устроили публичные акции протеста перед Штайнхоф. Они не смогли помешать транспортировке примерно 3200 пациентов Штайнхофа в газовую камеру в Хартхайме, но они заняли смелую позицию против режима.
Из вышесказанного можно сделать предположение, что Аспергер был в тесных рабочих взаимоотношениях с ключевыми руководителями-нацистами венского здравоохранения в годы Аншлюса.
Единственное, что испортило приятное первое впечатление нового режима о нашем герое — это его католицизм, однако Гамбургер, вероятнее всего, поручился за своего подчиненного. В 1940 году Гестапо в личном деле указало на его «политическую безупречность».
В дальнейшем на своем посту и при защите докторской диссертации по аутизму никаких гонений Аспергер не испытывал, это можно сказать наверняка. Иронично было бы заметить, испытывал ли затруднения в работе его коллега по отделению Йозеф Фельднер, когда, рискуя жизнью, годами укрывал еврейского студента Ханси Буштина от нацистов? В любом случае, Аспергер как человек осторожный, спокойный, несмелый, в спасении молодого еврея не участвовал, хоть и знал о его существовании. Есть предположение, что он ушел на фронт, так как опасался разоблачения Фельднера и последующих репрессий со стороны Гестапо, а вовсе не из-за конфликтов с властью.
Во времена формирования «чистой нации» отделение лечебной педагогики (Heilpädagogische) превратилось в одно из ключевых отделений по отбору пациентов для последующей стерилизации или эвтаназии. В своей статье Чех подробно рассказал про маршрутизацию больных на примере двух девочек:
«27 июня 1941 года, за 2 месяца до ее третьего дня рождения, Аспергер осмотрел в своей клинике девушку по имени Герта Шрайбер. Самая младшая из девяти детей, Герта показала признаки нарушения психического и физического развития с тех пор, как несколько месяцев назад заболела энцефалитом. Диагностический отчет Аспергера о Герте гласит: «Тяжелое расстройство личности (постэнцефалитное?): Наиболее тяжелая моторная отсталость; идиотизм; припадки. Дома ребенок должен быть невыносимым бременем для матери, которая должна заботиться о пяти здоровых детях. Постоянное размещение в Spiegelgrund кажется абсолютно необходимым». Герта была принята в Шпигельгрунд 1 июля 1941 года. 8 августа Джекелиус доложил о ней в Рейхский комитет по научной регистрации серьезных наследственных и врожденных заболеваний — секретной организации, стоящей за детской «эвтаназией». В форме, которую он отправил в Берлин, Джекелиус указал на то, что у Герты не было шансов на выздоровление, а ее состояние не уменьшит продолжительность ее жизни. 2 сентября, на следующий день после своего третьего дня рождения, Герта умерла от «пневмонии», самой распространенной причины смерти в Шпигельгрунде, которая обычно вызывалась приемом барбитуратов в течение длительного периода времени.
Возможно, не случайно, что другая девочка, которую Аспергер рекомендовал перенести в Шпигельгрунд, страдала от подобных симптомов, также связанных с инфекцией. Согласно оценке Аспергера, случай с пятилетней Элизабет Шрайбер (без видимой связи с Гертой) также имеет другие сходства: «Снижение интеллекта, вероятно, на постэнцефалитной основе. Слюноотделение, «энцефалитные» аффекты, негативизм, значительный языковой дефицит (сейчас начинает медленно говорить), с относительно лучшим пониманием. В семье ребенок, без сомнения, тяжело переносится, особенно в условиях их переполненной жизни, и из-за своей агрессии она подвергает опасности маленьких братьев и сестер. Spiegelgrund будет лучшей возможностью». Согласно примечаниям Аспергера, кажется, что мать Элизабет также не могла или не хотела заботиться о ней. Однако Элизабет не сразу перевели в Шпигельгрунд, возможно потому, что в ней не было кровати. Вместо этого ее отправили в другое учреждение для детей с психическими расстройствами, где она пробыла несколько месяцев. В марте 1942 года она была переведена в Шпигельгрунд. Одна из медсестер написала, что она была дружелюбной и ласковой, но говорила только одно слово: «Мама». Она умерла от пневмонии — как Герта и многие другие дети в Шпигельгрунде — 30 сентября 1942 года…
..В случае с Гертой и Элизабет были ли альтернативы отправке их в Шпигельгрунд? Мог ли он спасти их жизни? В сложившихся обстоятельствах и с учетом отсутствия поддержки со стороны родителей обеспечить долгосрочное выживание двух детей было бы непросто. Учреждения для детей с тяжелыми формами инвалидности продолжали существовать (как общественные, так и религиозные), но они были вынуждены предать тех, кто считался «недостойным» поддержки. Тем не менее, Аспергер не был обязан отправлять детей непосредственно в учреждение для убийства, даже если они страдали от тяжелой инвалидности. Он мог, без какого-либо риска для себя, перенести их в другое место, и в ряде других случаев он сделал именно это. Среди детей, которые умерли в Шпигельгрунде, кроме Герты и Элизабет, были еще как минимум четверо других, осмотренные Аспергером».
Получается, что «образ Шиндлера», исходя из этих и других примеров, описанных в статье Чеха, не подходит для Аспергера. Создается впечатление, что «пионер аутизма» не проникался большим состраданием к своим подопечным, а просто хорошо и добросовестно делал свою работу в реалиях нацистского времени в соответствии со стандартами Третьего Рейха. У одних детей он видел некоторый потенциал реабилитации и социализации, у других видел только «предел обучаемости» и рекомендовал поместить в Шпигельгрунд, повышая их риски не выйти оттуда живыми. Вполне в духе политики расовой гигиены. Более того, Ганс Аспергер часто ставил более жесткие диагнозы пациентам. После поступления в Шпигельгрунд лечащие врачи часто меняли их на более точные, делая более оптимистичные прогнозы, что позволяло детям избежать отделения детской эвтаназии. Описанный выше пример Эдит Х. — лишнее тому доказательство.
Как мы видим, Аспергер не был изувером, садистом и психопатом. Его работы, посвященные аутизму, также не были связаны с медицинскими опытами нацистов в концлагерях. Мы видим лишь описание работы исправного винтика медицинской машины XX века. Не лишний ли повод задуматься об этике в области нейронаук?
Текст: Марина Калинкина