Принцип фальсифицируемости введен в научный и философский обиход выдающимся философом по имени Карл Поппер. Чтобы понять, что представляется из себя принцип фальсифицируемости, давайте ненадолго погрузимся в историю науки, изложенную кратко и упрощенно.
Вначале основным инструментом ученых (тогда они были не учеными, а скорее философами) было умозрение и наблюдение. Ученые той эпохи вполне доверяли себе, своим глазам и выводам своего разума.
Основным научным достижением той эпохи я склонен считать логику Аристотеля. Аристотель сам был типичным умозрителем, но он раскрыл логические законы, следование которым делает рассуждение правильным. Логика Аристотеля изложена в совокупности трудов, которые последователи Аристотеля собрали под одним названием – «Органон».
К несчастью, авторитет Аристотеля был так высок, что в науке (опять-таки, не вполне правомерно использовать именно термин «наука») на долгие столетия утвердился целый ряд аристотелевых заблуждений, например, убежденность в том, что скорость падения тел зависит от их массы (тяжелые тела падают быстрее).
И вот примерно в начале XVII века ученым стало понятно, что одного умозрения мало и что не достаточно просто искать авторитетные утверждения, а затем по законам логики выводить из них следствия. В частности, вехой на пути развития науки стала работа Фрэнсиса Бэкона под названием «Новый Органон» (да, Бэкон вполне сознательно противопоставил свой труд классической работе Аристотеля), подчеркивающая необходимость перехода от умозрения к сбору и анализу эмпирических данных, от «пути паука», вытягивающего свои мысли из самого себя, к «пути пчелы», собирающей нектар и перерабатывающей его в мед.
Вдобавок, примерно тогда же стало понятно и то, что наблюдений также далеко не всегда достаточно для установления подлинных фактов и раскрытия подлинных закономерностей. Те же умозрительные представления Аристотеля о том, что легкие тела падают медленнее тяжелых, прекрасно подтверждаются повседневными наблюдениями: листья падают на землю медленнее плодов, а птичьи перья падают медленнее брошенного в птицу камня.
Опровергнуты эти представления Аристотеля были в первом научном эксперименте. Галилео Галилей одновременно сбросил с Пизанской башни картечину и ядро и воочию убедился в том, что тела разной массы падают с одинаковой скоростью. Впрочем, сегодня исследователи не уверены, что этот эксперимент не был мысленным, или, даже будучи не мысленным, проводился именно с помощью Пизанской башни, а не с помощью специальных наклонных желобков.
Так или иначе стало понятно, что любой даже самый логичный вывод не является автоматически истиной, а выступает лишь гипотезой, которую еще нужно подтвердить, верифицировать, проверить на истинность в эмпирических исследованиях, в экспериментах.
И вот с этого момента, подлинная наука, казалось бы, наконец восторжествовала: умозрение и спекулятивная схоластика навеки остались в прошлом, а истинной могла быть признана лишь теория, получившая эмпирическое, экспериментальное подтверждение.
Но, в действительности, это был лишь еще один этап развития науки и совершенствования научного метода.
Почему?
Давайте разбираться.
Допустим, ваш знакомый заявляет, что он не желает покупать себе автомобиль: он загрязняет окружающую среду, дорог в эксплуатации, да и вообще представление о том, что мужчина должен уметь водить и иметь собственное авто – это не более, чем навязываемый нам обществом стереотип. Поверите ли вы своему знакомому, если знаете, что у него просто нет денег на покупку автомобиля?
Допустим, другой ваш знакомый, человек пожилого возраста бьет себя в грудь и заявляет, что он очень верный человек и никогда не изменял своей жене. Восхититесь ли вы его верностью и нравственным совершенством, если видели его фотографии, и знаете, что его внешность вряд ли бы заинтересовала представительниц прекрасного пола, осведомлены, что он никогда не имел высокой зарплаты, никогда не уезжал в рабочие командировки, а на курорты ездил только вместе с женой?
Примерно та же ситуация возникает, когда ученый гордо заявляет: моя гипотеза только что получила экспериментальное подтверждение. Услышав эту радостную новость, мы сразу должны задаться вопросом о том, а могло ли, собственно, быть иначе.
Действительно, гипотезу ведь можно сформулировать таким образом, что подтвердить ее не составит труда.
Например, я могу сформулировать такую гипотезу: каждый получает в жизни именно то, что заслужил. Эта гипотеза всегда будет подтверждаться, потому что вопрос о том, кто, что и чем заслужил имеет множество вариантов ответа от вполне материалистических до предельно идеалистических и даже оккультных.
Гипотеза «все, что делает человек, он делает только для своего удовольствия» также всегда будет подтверждаться, потому что слово «удовольствие» может трактоваться весьма разнопланово: в частности, даже боль может трактоваться, как удовольствие, а болезни и неудачи – как имеющие целый ряд выгод (в терминологии психоаналитиков это будут вторичные выгоды).
И вот принцип фальсифицируемости заключается в том, что если утверждение сформулировано так, что его в принципе нельзя опровергнуть (фальсифицировать), то это утверждение не является научным.
Не фальсифицируемыми могут быть не только отдельные утверждения и гипотезы, нефальсифицируемыми могут быть целые теории. Примерами не фальсифицируемых теорий являются марксизм, психоанализ Фрейда и индивидуальная психология Адлера. Кстати, именно на материале этих теорий Поппер и сформулировал принцип фальсифицируемости.
Вот, как это было:
«Однажды в 1919 году я сообщил Адлеру о случае, который, как мне показалось, было трудно подвести под его теорию. Однако Адлер легко проанализировал его в терминах своей теории неполноценности, хотя даже не видел ребенка, о котором шла речь. Слегка ошеломленный, я спросил его, почему он так уверен в своей правоте. «В силу моего тысячекратного опыта», — ответил он. Я не смог удержаться от искушения сказать ему: «Теперь с этим новым случаем, я полагаю, ваш тысячекратный опыт, по-видимому, стал еще больше!»
При этом я имел в виду, что его предыдущие наблюдения были не лучше этого последнего – каждое из них интерпретировалось в свете «предыдущего опыта» и в то же время рассматривалось как дополнительное подтверждение. Но, спросил я себя, подтверждением чего? Только того, что некоторый случай можно интерпретировать в свете этой теории. Однако этого очень мало, подумал я, ибо вообще каждый мыслимый случай можно было бы интерпретировать в свете или теории Адлера, или теории Фрейда. Я могу проиллюстрировать это на двух существенно различных примерах человеческого поведения: поведения человека, толкающего ребенка в воду с намерением утопить его, и поведения человека, жертвующего жизнью в попытке спасти этого ребенка. Каждый из этих случаев легко объясним и в терминах Фрейда, и в терминах Адлера. Согласно Фрейду, первый человек страдает от подавления (скажем, Эдипова) комплекса, в то время как второй — достиг сублимации. Согласно Адлеру, первый человек страдает от чувства неполноценности (которое вызывает у него необходимость доказать самому себе, что он способен отважиться на преступление), то же самое происходит и со вторым (у которого возникает потребность доказать самому себе, что он способен спасти ребенка). Итак, я не смог бы придумать никакой формы человеческого поведения, которую нельзя было бы объяснить на основе каждой из этих теорий. И как раз этот факт – что они со всем справлялись и всегда находили подтверждение – в глазах их приверженцев являлся наиболее сильным аргументом в пользу этих теорий. Однако у меня зародилось подозрение относительно того, а не является ли это выражением не силы, а, наоборот, слабости этих теорий?».
Еще одним примером нефальсифицируемой теории является эволюционная психология. В рамках этой теории утверждается, что те или иные психические свойства человека имеют эволюционное происхождение, т.е. возникли в результате естественного или полового отбора, а вот культура и общество в формирование этих свойств никакого вклада не вносит. Но при этом доказать, что психическое свойство человека не имеет эволюционного происхождения, а обусловлено социокультурными факторами, в рамках эволюционной психологии невозможно.
Казалось бы, если свойство бесполезно или вредно, то оно не могло возникнуть в результате эволюции. Но не тут-то было!
Если свойство бесполезно или вредно, но при этом можно придумать, чем оно могло быть полезно людям в доисторическую эпоху, то делается вывод о том, что это свойство возникло именно эволюционно, просто культура человека изменилась слишком быстро, и свойство стало бесполезным или даже вредным.
Если же придумать, чем психическое свойство могло быть полезно в доисторическую эпоху, не удается, то просто делается вывод о том, что это свойство поддерживалось не естественным, а половым отбором.
Половой отбор – это вообще очень удобная штука. Отбор этот осуществляют самки, на собственное усмотрение предпочитая одних самцов другим, и поскольку в принципе мотивацию выбора самок можно и не объяснять, постольку списать на половой отбор можно все, что угодно. Кстати, сама концепция полового отбора весьма аргументированно критикуется доктором биологических наук Евгением Николаевичем Пановым в его работе «Половой отбор: теория или миф?».
Зачастую не фальсифицируемые утверждения создают для того, кто их сформулировал, беспроигрышную ситуацию. Помните сказку о голом короле? Платье на короле сшито из столь тонкой материи, что увидеть это платье могут только умные люди. И поскольку не каждый готов признать себя дураком, постольку король может, не стесняясь, маршировать по городу нагишом.
Еще один пример не фальсифицируемых утверждений, создающих беспроигрышную ситуацию, – это излюбленный прием целого ряда шарлатанов, который я называю «лечение верой». Да, шарлатаны часто заявляют, что лекарство/метод помогает только тем, кто в него верит. При этом получается, что случаи, когда клиенту шарлатана стало лучше, будут рассматриваться, как доказательства действенности лекарства/метода, а вот случаи, когда клиенту лучше не стало, будут рассматриваться лишь как доказательства того, что вера клиента в лекарство/метод была недостаточной.
Так что сегодня наука не останавливается в ситуации, когда гипотеза, вроде как, подтверждена в исследованиях. Добросовестный ученый не только будет всматриваться в это исследование и проверять, не закрались ли в него те или иные невольные ошибки, методологические просчеты или осознанные подтасовки, он будет всегда очень внимательно смотреть и на саму гипотезу, пытаясь понять, а существует ли в принципе возможность того, что эта гипотеза не подтвердится в исследовании.
Вдобавок, при анализе теории, претендующей на научность, теперь следует не только проверять эту теорию на логичность и непротиворечивость (это мог бы сделать и Аристотель). Необходимо еще и выяснить, является ли эта теория фальсифицируемой. И если не является, то по ссылкам, якобы подтверждающим истинность этой теории, можно и не переходить.
Автор: Александр Невеев