За полгода, прошедших с начала коронавирусной пандемии, человечество узнало много нового и наделало много глупостей. Самое время подвести промежуточный итог.
Когда-то в незапамятные времена, в самом начале пандемии, ваш покорный слуга написал заметку в форме вопросов и ответов — достаточно, впрочем, дурацких и самоочевидных — о коронавирусе SARS-CoV2 и реакции человечества на его нежданное явление. Приятно сознавать, что когда-то ты был умным и все (или хотя бы многое) сказал правильно. Однако с тех пор мы узнали много нового — если не о вирусных инфекциях, то хотя бы о себе — и, наверное, пора вернуться к теме.
Вопросов (и ответов) на этот раз меньше, но зато они стали более заковыристыми.
1. Поможет ли вакцина?
Если помните, когда-то все делились на «ковид-диссидентов» и всех остальных, которым и названия-то подходящего не придумали, настолько их позиция казалась разумной и взвешенной. Так вот, один из тезисов «ковид-диссидентов» состоял в том, что «это просто такой грипп». В те дни уподобление коронавируса гриппу было источником оптимизма (как оказалось, не вполне оправданного).
Сейчас, похоже, все это переворачивается с головы на ноги. О’кей, коронавирус и впрямь немного похож на грипп. Что это значит? С гриппом человечество знакомо много веков и вполне осознанно борется последнее столетие. При этом от гриппа ежегодно по-прежнему умирает около 650 тысяч человек — немногим меньше, чем до сего дня унес COVID-19. Если кто-то поставит эту оценку под сомнение, он будет тоже прав, поскольку эпидемиология гриппа практически не изучена. Лично вы болели гриппом? Наверное, да, но никакого теста — ни ПЦР, ни иммунологического — почти наверняка никогда не делали. И я уж не буду спрашивать, каким именно из десятков известных штаммов вы переболели и к каким из них у вас иммунитет. Кстати, о том, как формируется иммунитет к гриппу, известно позорно мало — вспомним хотя бы нашу маленькую заметку об одной из связанных с этим загадок.
И тут мы наконец-то доходим до прививок. Сотни лабораторий в мире разрабатывают противогриппозные вакцины, и в развитых странах вакцинация — хотя и далеко не поголовная — проходит ежегодно. Однако вирус мутирует, ускользая от иммунитета, причем это, видимо, далеко не единственная причина низкой эффективности вакцин: как сказано выше, про иммунитет к гриппу известно немного. Итог таков: в 2017–2018 гг. в США прививка снижала вероятность заболеть всего лишь на 36% по сравнению с непривитым населением.
Что отсюда следует? Что если вакцина от COVID-19 по каким-то причинам окажется эффективнее противогриппозных вакцин, разработка которых продолжается десятилетиями, это будет просто чудо. Наука в чудеса не верит: предположим, вакцина будет такой же. 36% — возможно, этого достаточно, чтобы опустить передаточное число ниже заветной единицы и пресечь пандемию. Но этого совершенно не хватит, чтобы убедить вакцинироваться отдельного человека, ну не впечатляет это: «Ваш риск снизится на треть» — даже не в три раза.
Вспомним еще и о том, что в случае гриппа вакцинацию приходится повторять ежегодно. И о том, что у одной известной дамы, по слухам, прививка вызвала повышение температуры. Ежегодная добровольная болезнь каждого жителя Земли — это вряд ли. А вариант обязательных прививок мы тут даже рассматривать не будем: стоит лишь заменить прилагательное «обязательный» его полным синонимом «насильственный», и станет ясно, что даже очень опасная болезнь предпочтительнее, чем превращение планеты в глобальный концлагерь.
Таким образом, те, кто ждет от вакцины чуда, мягко говоря, не видят всей картины. Вероятно, в чем-то вакцина поможет: новые вспышки удастся гасить чуть быстрее. Что еще более важно, само знание о том, что вакцина есть, будет помогать чистосердечным людям совладать с паникой, а властям разных стран — избегать дурацких, разрушительных решений. Главный удар, который нанесла пандемия по человечеству (нет, мы не забываем о почти миллионе коронавирусных смертей даже на фоне обычных ежегодных потерь человечества в 100 млн жизней), — именно дурацкие решения, плюс последующий стыд за них и порождаемое стыдом ожесточение. Так что в этом смысле вакцина, вероятно, поможет. Это и есть наиболее точный ответ на поставленный вопрос.
2. Будет ли вторая волна и новый карантин?
Если посмотреть на графики заболеваемости, можно видеть, что, например, в Испании вторая волна уже была и идет на спад, а в России речь идет, скорее, о длинном плато. Вспомним тут, кстати, и о том, что наличие именно двух волн пандемии — а не одной или, к примеру, восьми — не следует ровным счетом ни из какой эпидемиологической науки. Так что перейдем сразу ко второй части, про карантин и локдаун.
В той давней статье мы робко упомянули о том, что ущерб от карантина может быть непомерно велик, и если можно его не вводить, то лучше и не надо. В те дни такая позиция выглядела почти ковид-диссидентством. Сегодня — во время глобальной агонии отрасли пассажирских авиаперевозок, массовых мероприятий, спортивных зрелищ, розничной торговли, фитнес-индустрии, гостеприимства и многих других секторов экономики — это уже банальность.
Кстати, в числе пострадавших и любимые вами онлайн-издания, не будем указывать пальцем. Существенная часть их доходов — от офлайн-мероприятий, и сейчас многие журналисты работают за пониженную зарплату. Свободная пресса, между прочим, бывает только там, где СМИ способны сами зарабатывать, так что эту самую свободную прессу тоже можно записать в число жертв пандемии (хотя, будем надеяться, и не летальных).
Как и ожидалось, карантинные меры отменены или ослаблены не потому, что они оказались бесполезными или болезнь побеждена, а просто потому, что они всем надоели. И для многих бизнесов (и, естественно, стоящих за ними людей) — отменены слишком поздно.
При этом некоторые страны и регионы выделились идиотизмом принимаемых решений даже на общем неприглядном фоне. В качестве примера нередко приводят Армению, где строжайшие карантинные меры, включая пропускной режим, были введены, когда в стране было 26 случаев COVID-19, и по большей части отменены, когда заболевших стало 120. Максимум (771 заболевший) был достигнут еще месяц спустя. Интересен также пример испанской Валенсии, где в самый разгар эпидемии, на фоне запрета велосипедных прогулок и морских купаний, вдруг было принято решение открыть бары. Ну просто потому, что терпеть стало невозможно.
Но нам тут в Москве кивать на Армению или Испанию не приходится — у нас был режим выгула жильцов разных домов по индивидуальному графику, пусть и недолгий, а такое мало кому пришло бы в голову. Про массовые штрафы в метро и на дорогах вспоминать не будем: это выходит за рамки забавной чиновничьей дури и уверенно зачисляется в категорию «не забудем, не простим».
Таким образом, можно с большой уверенностью предсказать, что крайности так называемой «самоизоляции» марта-июня 2020 года повторены не будут — по крайней мере, в цивилизованных странах. Ни из-за второй волны коронавируса, ни вследствие каких бы то ни было новых глобальных эпидемических угроз. А вот идея закрывать школы и офисы на время эпидемий гриппа или ОРВИ вполне может прижиться — ничего особо дурацкого в этом нет.
Так что наш ответ — нет, глупости затем и делаются людьми, чтобы стараться их не повторять. А вместо этого делать новые, уже совсем другие. В том, что дурная человеческая изобретательность не знает границ, пандемия дала шанс убедиться.
3. Все ли стало понятно про коронавирус?
Краткий ответ — нет, ни черта не понятно. Спасибо хоть разобрались, как вирус влияет на обоняние, если это и правда кого-то интересовало. Но есть и чуть более длинный ответ.
В первом разделе мы упоминали, что грипп изучают уже около века. Однако ничего подобного массовому тестированию, проведенному и проводимому во время нынешней пандемии, — и по вирусной РНК, и по белкам, и по наличию разных типов антител — в случае гриппа, не говоря уже о прочих ОРВИ, никогда не было. Эпидемиология респираторных инфекций была, мягко скажем, умозрительной дисциплиной (напомним еще раз, что уважаемый читатель, скорее всего, ни разу в жизни не получал уверенного диагноза «грипп, штамм такой-то»). Теперь данные, накопленные эпидемиологами, будут обрабатываться долгие годы, и какой рывок в результате совершит иммунология и медицина, мы сможем через некоторое время увидеть. Надо полагать, это будет страшно интересно.
Да что там тестирование. Вспомните хотя бы, что еще 20 лет назад само существование вирусных пневмоний было лишь гипотезой. Отголосок этого заблуждения — тонны антибиотиков, выписываемых участковыми терапевтами детям при каждом чихе «от осложнений» (потому что все же знают, что воспаление легких случается от бактерий). С тех пор врачи, конечно, поняли, что вирусная пневмония «бывает» (SARS1 немало им в этом поспособствовал), но одно дело «бывает», и совсем другое — когда их видит каждый пульмонолог страны, взмыленный, в маске и в неудобном подгузнике. Можно только сладостно мечтать о том, как этот опыт изменит медицину.
Так что более точный ответ таков: понятно стало не очень много, но и того, что стало понятно, хватит для большущего сдвига в науке и здравоохранении.
4. И все-таки: насколько он опасен?
Столько, сколько уже написано в соцсетях о статистике коронавирусной смертности, — и о том, как ее занижают, завышают и всяко ею манипулируют, — мы не напишем, даже если будем не покладая рук работать всю жизнь, так что оставим попытки. Скажем лишь, что на сегодня отношение зарегистрированных смертей к числу диагностированных случаев составляет 3,39%.
Верить ли этому числу? Разумеется, нет, поскольку оно постоянно снижается. Первая причина совсем проста и не имеет отношения к биологии: массовое тестирование выявляет все больше и больше бессимптомных носителей, тогда как смерть человека с самого начала пандемии требовала тщательного выяснения ее причин, а тестировались только больные.
Вторая причина, возможно, биологическая. Покойники лежат в могилах и никого не заражают, тяжело больные лежат в больнице и заражают разве что врачей, а вот легкие и бессимптомные носители вполне могут шляться по улицам и разносить заразу. Для вируса это серьезный фактор естественного отбора: эволюция поддержит и распространит любую мутацию вируса, делающую его менее опасным. Возможно, этот процесс уже происходит. В итальянском исследовании за все время пандемии доля бессимптомных носителей была установлена на уровне 40%, однако среди диагностированных COVID-positive за последнее время — в основном молодежи и людей средних лет, неудачно съездивших на послекарантинный отдых, — эта доля, похоже, превышает 90%. Правда ли это, нет ли, но выглядит обнадеживающе.
И еще один комментарий. Многие увлеченно исследовали статистическое превышение смертности весной 2020 года над смертностью в предыдущие годы по разным регионам — якобы это и есть настоящая коронавирусная смертность, которую коварные власти не могут скрыть. Да, это и есть настоящая смертность от пандемии, локдауна и сопутствующих событий в истории человечества. Она включает, к примеру, стариков, к которым перестали заходить в гости их дети и которые перестали понимать, зачем им дальше жить. Она включает больных другими болезнями, не обратившихся вовремя к врачу, прервавших или отложивших лечение. Она включает инфаркты и инсульты разоряющихся владельцев малого и среднего бизнеса по всему миру, отчаянно пытавшихся бессонными ночами найти пути спасения. Эти цифры и правда печальные. А мы вас предупреждали.
5. Когда и как это закончится?
«Вот как кончается мир. Не взрывом, но всхлипом», — интересно, сколько тысяч раз эту строчку Томаса Элиота вспоминали в разных частях мира в связи с нынешней пандемией и локдауном. Но, кажется, вопрос был не об этом. Вопрос был о том, когда и как закончится то, что началось в феврале 2020 года, и мир снова станет прежним.
Один уважаемый доктор, ярый ковид-диссидент, в личной беседе ответил на него так: «Когда нынешнее руководство ВОЗ отдадут под трибунал». При всем уважении к его позиции, боюсь, ответ этот неточный: мы и без всякой ВОЗ можем напороть много чепухи, причем необратимой. Есть и такой вариант ответа: «Когда вирус будет побежден». Это уж совсем ерунда: до сих пор побеждать вирусы у человечества не очень-то получалось — в лучшем случае можно их контролировать и поменьше от них умирать. То есть умирать придется все равно, но от чего-то другого, причем даже не по нашему выбору.
Поэтому предлагаем третий вариант ответа: прежним мир не станет никогда, потому что человечеству нелегко остаться прежним, наделав столько постыдных глупостей. От этого всегда появляется опыт, но портится характер. Однако в этом смысле Вторая мировая, наверное, все же изменила мир сильнее.
Мир не станет прежним еще и потому, что раньше в человеческой истории он еще никогда прежним не становился. В эти месяцы все редакции планеты ломились от присылаемых статей о том, каким будет новый мир, как в нем расцветут онлайн-банкинг, службы курьерской доставки и удаленный формат работы. Это очень мило, но совсем не интересно. Есть и другие мелочи: наверное, какое-то время мы будем меньше летать самолетами, и тем, кто привык жить на две-три страны, придется мучительно менять привычки. Будет меньше бессмысленных встреч и просиживания штанов в офисах. Будет страшнее планировать свою жизнь на несколько лет вперед и затевать что-то новое. Вырастут оценки рисков, страховые премии и цены на всё.
Есть и более заманчивые прогнозы: можно надеяться, что люди станут чуть менее уверены в «самоочевидных научных истинах» и основанных на них мнениях, транслируемых в соцсетях. Впрочем, ажитация по поводу «новой этики» и cancel culture, удивительным образом совпавшая по времени с пандемией, говорит о том, что и с этим все не так просто.
Ту нашу старую заметку мы закончили пожеланием «почаще думать о том, как все это закончится и мы все вместе завалимся в барчик. То, что оно закончится, сомнений не вызывает. Только бы потом было не слишком стыдно, а то атмосфера веселья в баре будет безнадежно испорчена». Ну вот, барчик открылся, можно туда завалиться. Но все-таки что-то стало не так. Интересно, что же.
Автор: Алексей Алексенко