Наверняка наши читатели замечали, что мы довольно часто публикуем материалы об изучении свойств психоделиков. Причина проста: научные публикации на эту тему выходят чуть ли не ежедневно. И не зря, наш период называют ренессансом (не первым, кстати) психоделической терапии.
Однако именно сейчас на вооружении ученых есть совершенно новые инструменты, чтобы не только открыть тайны действия психоделиков на мозг и жизнь человека, но и проанализировать их эффективность и безопасность с позиций доказательной медицины. Обзор, опубликованный в журнале Nature, посвящен, с одной стороны, личной истории пациента о том, как проходила его реальная психоделическая терапия в стране, где психоделики декриминализованы. С другой стороны, показаны недостатки и пробелы в использовании этих веществ с точки зрения ученых-скептиков.
Использование галлюциногенов всегда было окружено тайной и обрядами, часто становясь частью религиозной культуры разных народностей на многие сотни лет. Поэтому нередко при «смене власти» галлюциногены подвергались гонениям (вспомним испанских завоевателей, которые запрещали использование ауяски в ритуалах индейцев). Последнюю такую войну против ЛСД как представителя этой группы выиграло правительство США в 70-х годах.
На долгие 30 лет психоделики запретили не только в США, но и в большинстве стран на государственном уровне после публикации ряда статей, результаты которых позже оказались невоспроизводимыми.
В наше время табу и мистицизма в их отношении все меньше, а интерес психофармаколов к ним – все больше, так как современные фармакологические ресурсы для лечения некоторых тяжелых психиатрических заболеваний (резистентная депрессия, ПТРС, алкоголизм, анорексия, обсессивно-компульсивное расстройство) пока что исчерпаны. Хороший ли это повод вспомнить поговорку о том, что «новое – хорошо забытое старое»?
Вот что рассказал британец Кирк Раттер о своей попытке вылечить некупируемую депрессию (то есть ту ее форму, при которой не помогают никакие лекарства):
«Летом 2015 года я поехал в больницу Хаммерсмит в надежде положить конец депрессии, с которой жил много лет. С 2011 году после почти одновременной смерти матери, автокатастрофы и разрыва отношений бремя этого заболевания возросло. Казалось, что мой мозг играл заезженную пластинку: «Все, что я делаю, превращается в дерьмо». Я действительно в это верил. Годы разговорной терапии и различных лекарств от тревожности не улучшили мое состояние.
Во время первого визита все были очень милы, особенно Робин Кархарт-Харрис, главный исследователь. Он привел меня в комнату с аппаратом магнитно-резонансной томографии (МРТ), чтобы ученые смогли изучить базовый уровень активности его мозга. Затем показал комфортный кабинет, где я буду находиться во время действия психоактивного вещества, и дал послушать фоновую музыку для будущего сеанса. Он также объяснил, что у меня под рукой будет лекарство, которое в случае необходимости сможет нейтрализовать галлюциноген. Затем мы практиковали расслабляющую психологическую технику «заземления» на случай слишком подавленного состояния во время сеанса. Слезы так и полились из меня, ведь я знал, какой большой эмоциональный груз мне будет нужно сбросить с плеч.
На следующий день один из исследователей вручил мне две таблетки, содержащие синтетическую форму псилоцибина – психоактивного вещества, обнаруженного в грибах. Я лег на кровать, надел наушники и маску для глаз. Вскоре мне явились изображения санскритского текста. Позже я увидел украшенные золотом конструкции. Затем мой разум занялся проработкой горя. После завершения сеанса я и мой терапевт обсудили переживания. Я вернулся на второй сеанс с более сильной дозой препарата, за которым последовали вторая МРТ и сеанс «интеграции», чтобы снова обсудить переживания.
Примерно через неделю я уже гулял с друзьями по торговому центру и чувствовал возвращение оптимизма и открытости. Такое ощущение, что кто-то открыл окно в душной комнате. Лечение заставило меня по-другому взглянуть на горе. Это было осознание того, что на самом деле зацикленность на горе мне не помогает, а отпускание не будет предательством. Я убежден, что лечение, полученное в 2015 году, изменило мою жизнь к лучшему. Спустя 5 лет моя депрессия по-прежнему – лишь воспоминание».
С какими сложностями сталкивается доказательная медицина при исследовании результатов психоделической терапии?
Во-первых, психоделическая терапия в условиях эксперимента проходит под пристальным наблюдением специалиста в особой среде, больше похожей на спа-салон. Вряд ли в будущем у пациента будет возможность воспроизвести сходные условия у себя дома, купив препарат в ближайшей аптеке.
Также сложность заключается в том, что что «состояние восприятия», которое вызывает препарат, открывает дверь для свежих идей о себе и мире. Но укрепить и обсудить эти идеи пациент сможет с терапевтом. Отсюда возникает вопрос к интерпретации результатов, которые могут прямо зависеть от уровня квалификации самого специалиста. Таким образом, на исход эксперимента будет сильно влиять «установка и обстановка», что не слишком устраивает сторонников доказательного подхода в психиатрии.
Во-вторых, некоторых ученых беспокоит дизайн исследования. Сама терапия проводится только опытными наставниками, которые могут направлять результат в нужную для себя сторону, то есть им сложно быть непредвзятыми. Также в экспериментах часто участвуют добровольцы, которые ранее принимали психоделики и не боятся повторить свой опыт. Следовательно, работа с опытными потребителями этих веществ обычно сводит к минимуму вероятность побочных эффектов.
В-третьих, плацебо-контроль представляет собой еще одну проблему, потому что лекарства обладают очень сильным действием. Некоторые исследования, посвященные оценке психоделиков, пытаются решить эту проблему с помощью таблетки, содержащей ниацин и вызывающей реакцию покраснения кожи, которую дают контрольной группе.
Из рисков авторы статьи отмечают увеличение риска психозов у людей с неблагоприятным семейным анамнезом психиатрических расстройств, а также риск развития зависимости при употреблении МДМА.
Ключевой сложностью при регистрации этих вещества для FDA становится то, что существует механизм, гарантирующий применение лекарственных препаратов определенным образом: стратегии оценки и смягчения рисков, или REMS. Через REMS агентство может потребовать, чтобы врачи, выписывающие рецепты, сертифицировались как специалисты, прошедшие обучение для работы с опиатами. Сертификация может означать узаконивание терапевтов, которые «лечили» людей наркотиками незаконно в течение 30 лет. Но некоторые из них могут не доверять правительству, загнавшему их в подполье с начала 70-ых.
Роберт Маленка, психиатр и нейробиолог из Стэнфордского университета в Калифорнии, изучавший влияние МДМА на грызунов, считает, что некоторые психоделические препараты в конечном итоге получат одобрение в качестве лечения определенных состояний:
«У них есть потенциал быть частью нашего набора инструментов для лечения пациентов… Но я не думаю, что они станут чудотворным лекарством, несмотря на все попытки их евангелизации со стороны некоторых ученых».
Он утверждает, что гипотезы о том, как лекарства могут действовать в мозге, все еще нуждаются в дальнейших исследованиях, и что исследование соединений, которые обеспечивают такие же преимущества без галлюцинаторных эффектов, могут оказаться целесообразными в долгосрочной перспективе.
Несмотря на мнение скептиков, несколько испытаний показали впечатляющие результаты: например, в исследовании, опубликованном в ноябре 2020 года, 71% людей, принимавших псилоцибин при большом депрессивном расстройстве, показали более чем 50% уменьшение симптомов через четыре недели, а половина участников достигла ремиссии.
Таким образом, не все ученые готовы вернуться в «ревущие 60-ые», но и не все столь категоричны в отношении ментального здоровья тяжелых пациентов. Ведь лучшее (максимально объективный дизайн исследования, долгие годы планирования безопасного доступа к лекарствам, сертификация специалистов) может стать врагом хорошего (выздоровление людей с тяжелыми психическими расстройствами)?
Текст: Марина Калинкина